Бирюзовое сердце Азии
Еще в середине прошлого века любой, кто подлетал на самолете к берегам Аральского моря, видел под крылом не просто водную гладь, а бескрайний, переливающийся бирюзой и лазурью живой океан, затерянный среди пустынь. Это не было преувеличением: по своим размерам Арал, занимавший площадь около 68 тысяч квадратных километров, уверенно держался на четвертом месте в мировом рейтинге озер, уступая лишь Каспию, американскому Верхнему и африканской Виктории. Его воды простирались на 426 километров с севера на юг и на 284 километра с запада на восток, а максимальная глубина в западной котловине достигала внушительных 68 метров. Это было настоящее море, со своими штормами, приливами и отливами, соленость которого была невысокой — около 10-11 граммов на литр, что позволяло процветать богатейшей экосистеме.
Две могучие реки Центральной Азии, Амударья и Сырдарья, рожденные в ледниках Памира и Тянь-Шаня, несли сюда свои щедрые воды, ежегодно пополняя море на 56 кубических километров пресной влаги. Этот приток компенсировал естественное испарение и поддерживал уникальный баланс. Вдоль побережья располагалось более сотни островов, крупнейшие из которых — Кугарал, Барсакельмес и остров Возрождения — были покрыты густыми зарослями саксаула и тамариска, служа приютом для сайгаков, джейранов и бесчисленных стай птиц. В прибрежных тугаях, густых пойменных лесах, обитали туранские тигры, кабаны и камышовые коты.
Жизнь десятков тысяч людей была неразрывно связана с морем. Портовые города Аральск на севере и Муйнак на юге гудели от активности. Десятки рыболовецких колхозов и два гигантских рыбокомбината ежегодно давали стране до 48 тысяч тонн ценной рыбы — это была шестая часть всего улова в Советском Союзе. Аральский лещ, сазан, жерех, и особенно знаменитый шип — аральский осетр — славились далеко за пределами региона. Море кормило, давало работу и определяло весь уклад жизни. Оно смягчало суровый климат пустыни, даря прохладу летом и умеряя морозы зимой, обеспечивало судоходство, связывая регионы, и было источником не только материального, но и духовного благополучия. Старики рассказывали легенды о морских чудовищах, а молодежь мечтала о дальних плаваниях. Казалось, эта незыблемая твердыня жизни, созданная самой природой, будет существовать вечно. Никто не мог и представить, что на памяти одного поколения на месте этого бирюзового чуда раскинется безжизненная, пропитанная ядом пустыня.
Белое золото и красные планы
В амбициозных планах советского руководства по переустройству мира природа часто рассматривалась не как дом, а как мастерская, где человек — полноправный хозяин. Центральная Азия с ее жарким солнцем и долгим летом виделась идеальным плацдармом для выращивания «белого золота» — хлопчатника, стратегически важного сырья для текстильной промышленности и оборонного комплекса. Идея превратить засушливые степи и пустыни в цветущий хлопковый оазис овладела умами партийных идеологов и инженеров. Еще в 1918 году Ленин подписал декрет «Об ассигновании 50 миллионов рублей на оросительные работы в Туркестане», но настоящий размах проект приобрел после Великой Отечественной войны.
Главной проблемой на пути к хлопковому изобилию была вода. Хлопок — культура чрезвычайно влаголюбивая, и для его выращивания требовались колоссальные объемы орошения. Источник был очевиден — две реки, питающие Арал. Амударья и Сырдарья были приговорены. Море в этой грандиозной схеме виделось досадной ошибкой природы, бесполезным испарителем драгоценной влаги, которую можно было с куда большей пользой пустить на поля. Эта точка зрения не скрывалась. Еще в 1950-х годах академик Александр Воейков, один из отцов-основателей российской климатологии, прямо заявлял, что Аральское море — «бесполезный испаритель», и его исчезновение не только не повредит, но и принесет пользу.
Началось невиданное по масштабам гидротехническое строительство. От Амударьи и Сырдарьи, словно гигантские спруты, раскинули свои щупальца тысячи километров ирригационных каналов. Венцом этого проекта стал Каракумский канал, начатый в 1954 году, который должен был забрать из Амударьи до 45% ее стока и увести воду на сотни километров вглубь туркменской пустыни. Эффективность этих систем была чудовищно низкой: из-за примитивных технологий строительства (каналы рыли прямо в земле, без бетонирования) до 60% забранной воды попросту терялось по пути, впитываясь в песок или испаряясь под палящим солнцем. Но на это закрывали глаза. План был превыше всего.
С 1960-х годов, когда посевные площади под хлопчатник были увеличены в разы, забор воды достиг критических отметок. Если в 1960 году в море еще поступало около 56 кубических километров воды, то к 1970-му эта цифра упала до 16, а к началу 1980-х — практически до нуля. Реки перестали доходить до своего устья. В высоких московских кабинетах на тревожные сигналы ученых и местных специалистов не обращали внимания. В центр шли бравурные отчеты о рекордных урожаях хлопка, о выполнении и перевыполнении планов «пятилетки». Система работала на себя, поощряя рапорты об успехах и наказывая за сомнения. Всех все устраивало, кроме самого моря, которое, лишенное своего питания, начало умирать. Медленно, но неотвратимо.
Отступление воды, наступление пустыни
Поначалу уход моря был почти незаметен. Ну, отступила вода на десять метров, на двадцать. Для огромного водоема это казалось мелочью. Рыбаки просто переносили свои причалы чуть дальше. Но с каждым годом отступление ускорялось, превращаясь в паническое бегство. К началу 1970-х годов береговая линия в некоторых местах отошла уже на несколько километров. Город Муйнак, некогда процветающий порт на южном берегу, оказался в глубине суши. Его знаменитый рыбоконсервный комбинат еще какое-то время работал на привозной, замороженной рыбе с Балтики и Дальнего Востока, что выглядело верхом абсурда на берегу бывшего моря. Вскоре и он замолчал навсегда.
Вода не просто уходила — она меняла свою суть. По мере уменьшения объема и отсутствия притока пресной воды соленость начала катастрофически расти. С привычных 10 промилле она подскочила до 20, затем до 40, превращая морскую воду в густой, мертвый рассол. Первыми погибли пресноводные виды рыб. Затем настал черед и морских, не выдержавших такой концентрации соли. К началу 1980-х годов в Арале исчезли все 24 вида промысловых рыб, которые составляли его богатство. Рыболовство, кормившее регион, прекратило свое существование. Тысячи людей остались без работы и средств к существованию.
Самым жутким зрелищем стали кладбища кораблей. Рыболовецкие сейнеры, траулеры, баржи, некогда бороздившие морские просторы, оказались навечно запертыми в песках. Их ржавеющие остовы, полузанесенные соленой пылью, торчали из земли, как скелеты доисторических чудовищ, — немой укор человеческому безумию. Эти корабли в пустыне стали главным и самым трагическим символом гибели Арала.
В 1989 году произошло то, что предсказывали ученые: море, обмелевшее настолько, что обнажились подводные возвышенности, распалось на два изолированных водоема. Северный (Малый) Арал, питаемый остатками стока Сырдарьи, и Южный (Большой) Арал, лишенный притока Амударьи и обреченный на быстрое высыхание. Это был окончательный распад единого организма. На месте отступившей воды образовалась новая пустыня — Аралкум. Ее площадь уже превысила 50 тысяч квадратных километров. Но это была не обычная пустыня из песка и камня. Это была пустыня, дно которой было пропитано десятилетиями сельскохозяйственных стоков.
Лишь в 1985 году, с приходом гласности, о проблеме заговорили во всеуслышание. Михаил Горбачев, посетивший регион, был шокирован масштабами бедствия. «Товарищи, мы не можем так жить, — говорил он на одном из совещаний. — Мы должны признать ошибки и немедленно начать действовать». Были созданы комиссии, разработаны проекты, но было уже слишком поздно. Советский Союз доживал свои последние годы, и на фоне политических и экономических потрясений судьба далекого моря уже мало кого волновала. Катастрофа стала необратимой.
Ядовитое дыхание Аралкума
Обнажившееся дно Арала оказалось не просто солончаком. Оно было гигантским хранилищем ядов под открытым небом. Десятилетиями Амударья и Сырдарья несли в море не только воду, но и смытые с хлопковых полей химикаты. Пестициды, гербициды, дефолианты (особенно ДДТ и гексахлоран, которыми щедро обрабатывали хлопок для борьбы с вредителями и для облегчения машинной уборки) — весь этот токсичный коктейль оседал на дне и накапливался в донных отложениях. Пока море было живо, вода служила своего рода саркофагом, удерживающим эту отраву. Когда вода ушла, ящик Пандоры открылся.
Над новой пустыней Аралкум загуляли мощные ветры. Они с легкостью подхватывали миллионы тонн мелкодисперсной смеси из соли, песка и ядохимикатов и разносили ее на огромные расстояния. Эти пыльно-солевые бури стали новым бедствием региона. Белая мгла накрывала города и поселки, проникая в дома, оседая на полях и в легких людей и животных. По оценкам ученых, ежегодно с высохшего дна поднимается в атмосферу до 150 миллионов тонн ядовитой пыли. География ее распространения поражает: следы пестицидов из Аралкума были обнаружены в ледниках Гренландии, в лесах Норвегии и даже на полях Белоруссии, за тысячи километров от источника. Но главный удар, конечно, пришелся на сам регион Приаралья, особенно на Республику Каракалпакстан в Узбекистане, которая оказалась в эпицентре экологического ада.
Последствия для здоровья местного населения оказались чудовищными. Резко выросла заболеваемость респираторными болезнями, астмой, бронхитами. Из-за загрязнения питьевой воды и пищи токсинами начался всплеск онкологических заболеваний, особенно рака пищевода и печени. Уровень анемии среди женщин достиг 90%. Катастрофически выросла детская и материнская смертность. Арал начал убивать людей, даже перестав быть морем.
Но и это было не все. В самом центре Аральского моря, на острове Возрождения, с 1948 года действовал сверхсекретный советский военный полигон, где проводились испытания биологического оружия. В лабораториях работали со штаммами сибирской язвы, туляремии, бруцеллеза, чумы, тифа. После распада СССР полигон был спешно заброшен, а контейнеры с возбудителями сибирской язвы были просто закопаны в землю. По мере высыхания моря остров Возрождения в 2001 году соединился с материком, превратившись в полуостров. Возникла реальная угроза того, что смертоносные микробы могут попасть к грызунам, а затем и к людям, или что контейнеры будут раскопаны сборщиками металлолома. Лишь в 2002 году совместная экспедиция Узбекистана и США провела работы по дезактивации и захоронению наиболее опасных очагов. Но никто не может дать стопроцентной гарантии, что ядовитое наследие острова полностью обезврежено. Таким образом, рукотворная пустыня на месте моря стала не только источником химической, но и потенциальной биологической угрозы планетарного масштаба.
Два моря, две судьбы
После распада СССР судьба двух частей бывшего единого моря, разделенных не только географически, но и государственными границами, пошла по совершенно разным путям. Казахстан, на территории которого оказался Северный (Малый) Арал, принял решение попытаться спасти хотя бы то, что осталось. Узбекистан, которому достался стремительно исчезающий Южный Арал, фактически смирился с его потерей, сосредоточившись на экономических проектах на высохшем дне.
Ключевым моментом в истории спасения Северного Арала стало строительство Кокаральской плотины. Этот 13-километровый гидротехнический объект, построенный в 2005 году при поддержке Всемирного банка, перегородил пролив Берга, соединявший две части моря. Цель была проста: прекратить переток скудных вод Сырдарьи в бездонную чашу Южного Арала и сконцентрировать весь сток в Малом море. Результаты превзошли самые смелые ожидания. Уровень воды в Северном Арале начал быстро подниматься. Уже к 2006 году он вырос на 12 метров, достигнув проектной отметки в 42 метра над уровнем мирового океана. Площадь водоема увеличилась почти в полтора раза.
Самое главное — начала падать соленость. С критических 30-40 граммов на литр она снизилась до 8-10, приблизившись к историческим показателям. Это позволило начать реинтродукцию рыбы. В море выпустили мальков камбалы, а затем и местных видов — сазана, леща. Рыба прижилась. Сегодня в Северном Арале ведется промышленный лов, годовая квота достигает 8 тысяч тонн. В порт Аральск, который вода приблизила к себе на десятки километров (хотя до старой гавани еще далеко), вернулась жизнь. Восстановились тростниковые заросли, вернулись перелетные птицы. Это, безусловно, огромный успех и пример того, как целенаправленные действия могут частично обратить вспять экологическую катастрофу. Казахстан планирует второй этап проекта — строительство еще одной дамбы, которая позволит поднять уровень воды еще на 6 метров и максимально приблизить море к городу Аральску.
Судьба Южного Арала на территории Узбекистана трагична. Лишенный всякого притока, он продолжил стремительно высыхать. К 2014 году его восточная, самая мелководная часть, полностью исчезла. Осталась лишь узкая полоса воды на западе, в самой глубокой котловине, но и она продолжает сокращаться. Соленость здесь превышает 200 граммов на литр — это концентрация, в которой не может выжить практически ничто, кроме некоторых видов бактерий и водорослей. Правительство Узбекистана, понимая невозможность восстановления Южного моря, сосредоточилось на разведке и добыче углеводородов на бывшем морском дне. Здесь работают международные консорциумы, бурятся скважины, прокладываются газопроводы. На месте, где когда-то плескались волны, теперь качают газ. Кроме того, реализуются проекты по фитомелиорации — высадке на солончаках саксаула и других солеустойчивых растений, чтобы закрепить пески и остановить ядовитые пыльные бури. Это важная, но паллиативная мера, которая борется со следствием, а не с причиной.
Так история Арала разделилась на две. Одна — история надежды и частичного возрождения. Другая — история окончательной потери и адаптации к новым, суровым реалиям. Трагедия Аральского моря стала одним из самых страшных уроков для человечества в XX веке, наглядно показав, как легко разрушить хрупкий природный баланс и какими непредсказуемыми и ужасающими могут быть последствия самоуверенного «покорения природы».